Каким рисуется нам антиквар, знаток и торговец предметами старины? Советский кинематограф из фильма в фильм эксплуатировал образ старичка в старомодной одежде и пенсне, всем своим видом олицетворявшего ход времени и смену эпох. Возможно, когда-то типичный владелец лавки древностей так и выглядел. Но антиквар нашего времени — вполне современный господин средних лет, модно одетый и внешне не отличающийся от своих ровесников, торгующих любым иным товаром. Однако только внешне…
Идеальная возможность познакомиться с человеком любой профессии — вступить с ним в деловые отношения или хотя бы в рабочие переговоры. В данном случае предлогом, а вернее, предметом переговоров являлась небольшая картина кисти неизвестного художника предположительно конца XIX века, любезно предоставленная автору статьи коллегами. Цель — обойти как можно больше антикварных салонов-магазинов, познакомиться с их сотрудниками, узнать, чем живут, чем дышат. И при этом — выгодно продать имеющийся предмет.
Итак, одна из главных антикварных улиц Москвы — Арбат. Здесь лавки, торгующие самыми разнообразными предметами старины, встречаются буквально через каждые десять метров. Вывеска «Антикварный салон» — мне сюда.
Магазин как магазин. Небольшой зал площадью около двадцати квадратных метров. За прилавком — мужчина лет тридцати пяти в джинсах и клетчатой рубашке. Больше никого из персонала не видно. Кстати, посетителей тоже. На стенах иконы, картины в старинных рамах. За спиной у продавца — полки с разными вазочками, статуэтками. В стеклянной витрине — куча «мелочевки»: серебряные ложки с вензелями, значки, часы-луковицы.
«Картину принесли? Посмотрим, посмотрим! — продавец со знанием дела изучает мой пейзаж в золоченой раме. — Да, вполне похоже… Наш ассортимент. Пройдите, пожалуйста, к директору». (Продавец проводит первичную, грубую оценку, отсеивает старинную вещь от новодела. Окончательное решение — за вышестоящей инстанцией.)
Директор (он же, что явствует из поведения, и хозяин салона) тоже оказывается отнюдь не древним дедушкой, а модно одетым солидным господином с навороченным мобильным телефоном последней модели в руках и ноутбуком на столе. Вполне обычный бизнесмен. Вот только дорогие золотые часы на руке вступают в явный диссонанс с достижениями технического прогресса XXI века — старинный циферблат недвусмысленно указывает на время происхождения. Окинув мое «сокровище» опытным взглядом, директор ковыряет позолоту на раме и спрашивает, какую сумму я хочу. Знакомые ориентировали меня на следующий вариант — $400 на руки, значит, изначально нужно выставлять картину за $500 и оставлять на реализацию (комиссию) — 20% стоимости картины пойдет магазину. Это предложение вызывает у директора усмешку и тяжелый вздох: «Неизвестные художники спросом не пользуются, рисунок слабый, рама старая и осыпающаяся, нуждается в реставрации, а в современной раме картина вообще смотреться не будет… Короче, красная цена «исторической ценности» $300 (на руки — $240). Можно, в принципе, на таких условиях ее взять, но когда купят, через месяц, или через год, или никогда, — неизвестно».
А вот это меня не устраивает — хотелось бы получить деньги сразу. Сразу? Еще раз повертев пейзажик в руках, антиквар предлагает $100 прямо сейчас. Пока я «думаю», продавец приводит в кабинет двух молодых ребят с тремя иконами. Хотят по $300 на руки за каждую. Директор сбивает цену до $200. Ребята соглашаются. На всякий случай, задав бессмысленно-формальный вопрос «Не краденые ли?» и получив единственно возможный отрицательный ответ, хозяин заполняет бланк (с паспортными данными одного из сдающих), достает из сейфа $600 и забирает иконы. Сделка совершилась. Кому и за сколько иконы будут проданы в дальнейшем — неизвестно. Между тем отдавать картину за $100 в мои планы не входит, поэтому вежливо прощаюсь и иду в следующую лавку…
В тот день я посетил шесть арбатских антикварных магазинов. И вот какие выводы сделал. Продавцы за прилавком — в основном женщины, оценщики-директора — всегда мужчины. Разговор везде был примерно одинаковый: «Рисунок слабый, рама требует реставрации, неизвестный художник…» В двух местах картину были готовы взять на реализацию (комиссию), выставив в магазине за $400–600 (срок реализации непредсказуем, мне достанется, с учетом 20-процентной комиссии магазину, $320–480), в двух — вообще отказали. Выкупить и сразу отдать деньги не решились больше нигде. Кстати, свою сумму никто первым не называл — сначала интересовались моим предложением.
Наконец я набрел в одном из переулков на вывеску «Антиквариат. Скупка». Небольшое помещение — фактически не магазин, а «пункт приема». Принятый на комиссию или купленный товар здесь не выставляется, а предлагается постоянным клиентам-коллекционерам. В принципе, после проведенного маркетингового исследования представление о продажной цене у меня сформировалось. Прошу $300 прямо сейчас. Антиквар (молодой человек спортивного телосложения) предлагает $200, сообщает, что планируемая наценка — $30, и добавляет: «К тому же я рискую, что вашей живописью мне придется украсить свою собственную дачу, если она вообще не продастся». Что ж, информацию для репортажа я собрал, $200 соответствует минимуму, за который я мог продать предмет. Соглашаюсь. Заполняю бланк, указываю паспортные данные. Беру деньги, пожимаю руку антиквару и удаляюсь. Интересно, не продешевил ли? Через полчаса у метро обнаруживаю, что оставил в «приемном пункте» записную книжку. Возвращаюсь. Забирая утерянное, слышу, как в соседней комнате девушка-продавец по телефону предлагает кому-то мою картину. За $300…
